belrus
  • 2024
  • 2023
  • 2022
  • 2021
  • 2020
  • 2019
  • 2018
  • 2017
  • 2016
  • 2015
  • 2014
  • 2013
  • 2012
  • 2011
  • 2010
  • 2009
  • 2008
  • 2007
  • 2004
  • 2003
  • 2002
  • 2001
  • 2000
  • 1999
  • 1998
  • 1997
  • 1996
  • 1995
  • 1994
  • 1993
  • 1992
  • 1991
  • 1990
  • 1989
  • 1988
  • 1987
  • 1985
  • 1984
  • 1982
  • 1971

2024

2023

2022

2021

2020

2019

2018

2017

2016

2015

2014

2013

2012

2011

2010

2009

2008

2007

2004

2003

2002

2001

2000

1999

1998

1997

1996

1995

1994

1993

1992

1991

1990

1989

1988

1987

1985

1984

1982

1971

eng Translation Missing

Киндер-сюрприз

Igor Savchenko 2012
Текст

Киндер-сюрприз

Лингвистика – не единственная, но, пожалуй, основная сфера интересов моего друга Марека:

Марек Ольшевски

  • -

  • О некоторых формах языковой интервенции.

Месть победителям или способ самосохранения?

Ни в европейских государствах, ни за океаном – нигде, кроме как в послевоенном Советском Союзе (а в наши дни – на его нынешних пространствах), вы не встретите весьма своеобразную моду на козыряние в повседневной жизни немецкими выражениями (ранее особенно распространённую в среде бывших фронтовиков). Причём, многие из этих фраз или их отдельные слова, по нормам немецкого языка, грамматически неправильны. Несколько примеров:

«Киндер, – что с него взять?» – говорит Льву Евгеньевичу Хоботову Савва Игнатьевич в фильме «Покровские ворота», 1982. Действие фильма происходит в Москве 1956-57 годов. Правильно – «кинд» (ребёнок, нем.), тогда как «киндер» – дети (нем.), множественное число.

«Фюнф минут, Маргарита Павловна!» – тот же Савва Игнатьевич, в том же фильме. Правильно – «фюнф минутен» (пять минут, нем.)

«Погоди, киндер…», «Ты чё наделал, киндер?» – Адольф Иванович Зябликов («Гитлер») в фильме «Мама не горюй 2», 2005, действие фильма происходит в наши дни, но юность Адольфа Ивановича приходится на послевоенное время.

«Нихт ферштейн» – так говорит буквально каждый, подверженный этой моде, имея в виду «не понимаю», правильно – «их ферштее нихтс» или «их ферштее дас нихт» (*).

Я полагаю, что причину этого интереснейшего явления следует искать не в неких особых лингвистических отношениях русского языка с немецким, а в сферах совсем иного порядка. Усматриваю два основных объяснения:

- это может быть проявлением инстинкта самосохранения немецкого языка после поражения Германии во Второй мировой, а Советский Союз, как ни крути, всё же был основной силой в антигитлеровской коалиции;

- либо это месть поверженного (немецкого языка) «главному победителю» (языку русскому).

Объяснение первое могло бы быть присуще, скорее, языкам малых народов либо иметь отношение к давним историческим временам, когда, в силу малых территорий и меньшей численности населения, поражение в войне грозило поверженному народу полным физическим уничтожением, а его языку – совершенным исчезновением. Тогда такая лингвистическая интервенция в язык победителей становится для языка побеждённых отчаянной попыткой самосохранения. Возможно, тщательное изучение конфликтов на европейских территориях на заре цивилизации, в сопоставлении с эволюцией ранних европейских языков, даст подтверждение такой форме лингвистических взаимодействий. Наш же случай, в свете этой версии, мог бы рассматриваться как проявление немецким языком одного из своих древнейших инстинктов в ситуации, когда реальная гибель ему, безусловно, не грозила.

Версия вторая соотносится с ситуацией, когда поражение настолько сокрушительно, что перспективы сохранения языка побеждённых нет никакой, а можно только, умирая, сделать такую инъекцию языку победителей, которая приведёт к его неизбежному, если не вырождению, то не менее пагубному изменению.

Для срабатывания и первой, и второй версии необходимо, чтобы внедрённые лингвистические конструкции прижились и органично встроились в новый для себя язык, что невозможно без некоторого их искажения, практическое подтверждение чему мы и находим в приведённых примерах. Изменённые и, будучи поэтому грамматическими неправильными в языке родном, эти фразы становятся «своими» в новом для себя языке.

Прийти к более определённым выводам нам поможет только время и тщательное наблюдение за характером развития русской речи.

*) Не могу не привести любопытнейшую версию возникновения именно такой искажённой формы. Наверняка, одним из наиболее частых вопросов немцев к местному населению на оккупированных территориях СССР был «Ферштеен зи? Нихт?» (Verstehen Sie? Nicht? – Вы понимаете? Нет?, нем.). Распознанный русским ухом глагол и его отрицание и трансформировались в характерную искажённую форму. Таким образом, эта фраза являет собой лингвистический отголосок именно оккупации, тогда как остальные выражения – и приведённые в этом тексте, и неупомянутые здесь – употреблялись бывшими фронтовиками или их сыновьями и к именно оккупации отношения не имеют.

Игорь Савченко

Минск, октябрь 2012