Анна Карпенко: "Кураторами называли людей, зажигавших по вечерам факелы в городах"

Мы поговорили с кураторкой Анной Карпенко о ее проектах: выставке "Когда солнце низко – тени длинные", создании беларусской части Secondary Archive, инклюзивной выставке "Без границ. Другие истории белорусской искусство" и других.

_{Анна Карпенко проводит экскурсию по выставке "Когда солнце низко – тени длинные", GfZK, Лейпциг, 2022 / работа – (2022) / © фото: Александра Иванчу}

:

Твой кураторский проект "Когда солнце низко – тени длинные" стал одним из самых ярких выставочных проектов ушедшего 2022 года. Проект сначала разместился в галерее "Арсенал" в Белостоке, а затем выставлялся в галерее GfZK в Лейпциге. Как выбирались эти площадки и как планировалась и трансформировалась экспозиция с учетом геополитической ситуации?

:

В мае 2021 года я ехала в поезде после открытия выставки в Badischer Kunstverein в Карлсруэ, и мне позвонила директорка галереи Арсенал в Белостоке Моника Шевчик и сказала, что недавно прочитала мой артикул и спросила, не хочу ли я поработать над выставкой. Моника вместе с Вальдемаром Татарчуком из галереи "Лабиринт" в Люблине, пожалуй, одни из немногих представител:ьниц польских институций, которые постоянно интересуются беларусским искусством.

Чтобы найти финансовую поддержку для большой групповой выставки, галерее Арсенал в Белостоке нужен был немецкий партнер, а так как к тому времени я уже больше года жила в Германии и находилась в резиденции в музее современного искусства в Лейпциге, таким партнером стал GfZK. Так мы получили поддержку Гёте Института в Варшаве, без которого вообще ничего бы не состоялось. Моника дала мне исключительный карт бланш для разработки концепта выставки, и так, собственно, возник проект "".  

Площадки, как я уже описала выше, не выбирались и не планировались. У проекта был инициатор – галерея Арсенал, я нашла немецкого партнера – GfZK. Это очень типичная, в целом, для восточно-европейского искусства ситуация, когда не куратор:ка выбирает площадку, а тебе просто делают предложение. Это связано с главным прозаическим вопросом всех культурных проектов – финансированием.

На прошлой неделе я была на открытии выставки украинского искусства в Дрезденском Альбертинуме, под названием "Калейдоскоп историй: украинское искусство 1912–2023". Чтобы показать такую коллективную выставку понадобилась война, понадобились фонд Siemens (который бы традиционно и небезосновательно подвергла критике Хито Штайерль), Министерство иностранных дел Германии, European Cultural Foundation и . Понадобились также усилия самих украинских институций, которые в лице Украинского Института принимали в проекте участие.

Представить подобное с беларусским современным искусством и пару лет назад было сложно, а после февраля 2022 года и подавно. Последние групповые выставочные проекты беларусов в Европе были в Вильнюсском ŠMC и польской Захенте, которые курировал Кейстутис Куйзинас, с пророческим названием "". Так вот двери эти для нас быстро захлопнулись. В ближайшее время (я хотела бы ошибаться) мы вряд ли увидим подобного масштаба выставки беларусского искусства.

_{Выставка "Когда солнце низко – тени длинные", галерея Арсенал в Белостоке, 2022 / © фото: Ян Шевчик}

В названии выставки "Когда солнце низко – тени длинные", на мой взгляд, уже заложены основные сюжеты: связь природного и политического, сумеречное мерцание настоящего, тревога из-за условий и ситуации, в которой мы все оказались после событий в Беларуси 2020 года и войны в Украине. Опиши, пожалуйста, магистральные смыслы заложенные в выставку.

Мне довольно сложно в подобном формате "описать магистральные смыслы", потому что кураторским медуимом для меня одинаково являются, как выставка, так и текст. И это не текст, описывающий художественные работы. Это текст, который существует независимо, но аккумулирует смыслы, которые зрители и зрительницы считывают либо визуально, либо через письмо. Объединяет эти два медиума, на мой взгляд, метафоричность и невозможность материализации того, что нельзя выразить "ни кистью, ни пером". Смысл, который всегда ускользает, остается в обрывах сюжетных линий. 

У меня была определенная смысловая канва, которая состояла из текстов Игната Абдзираловича (Канчевского) с его "Адвечным шляхам" ("Вечный путь") и идей небинарного беларусского культурного кода, "Сарматыи" Марии Мартысевич и её тонкой иронии от женского лица по поводу вечной тоски по несуществующей "краiне вялiкiх сарматаў" ("страна великих сарматов"), а также Игоря Бобкова и его "Каралеўства руiнаў" ("Королевство руин"), где пограничье оказывается лиминальным пространством нашего существования, запирая субъекта в петлю вечной повторяемости исторических событий. Помимо этого был еще и не покидающий с 2020 года эмоциональный фон пустоты, сиротства, "непрытульнасцi" ("отщепенства"), в попытках нащупать связи, которые могут хотя бы на уровне одной выставки соединить это исторически и экзистенциально разорванное поле.

Такими связующими фигурами для меня стали и .  От одного выстроилась линия космологии, мистицизма и spirituality в значении духовности как источника свободы, а от Стржеминского – линия авангарда, в его мифологизированной в Беларуси версии, такого не реализованного, но вечно желанного к воплощению прошлого, из которого хочется построить будущее, но это прошлое принадлежит кому угодно (русскому и польскому авангарду), но не нам. Сейчас мы с немецким издательством заканчиваем работу над книгой, из которой, надеюсь, эти линии станут более очевидными. 

Действительно, на выставке много отсылок к авангардной линии Стржеминского, могла бы ты привести примеры таких высказываний в экспозиции?

Твоя , к примеру. с его "". Абстрактная живопись, которую он называл нейро-артом (что долго не давало мне покоя и мы неоднократно обсуждали с ним это спорное определение) оказалась созвучна "послеобразам" Стржеминского. Или с его "". и ее , где художник использует для проецирования не цифровые LSD-мониторы, а мониторы Hantarex, в которых изображение собирается с помощью одного луча света, как в старом ламповом телевизоре. Работа "", где тема формы прочитывается в её буквальном референсе к школьному фартуку, ставшему и оковами, и броней. Все это про поиски формы и чистых структур, которые авангард так стремился познать и воплотить, в том числе, внутри социально-политического поля (если говорить о Стрежминском).

_{© Анна Соколова ОРНАМЕНТ, 2022 / Выставка "Когда солнце низко – тени длинные", GfZK, Лейпциг, 2022 / © фото: Александра Иванчу}

Внутри беларусского пространства мы, с одной стороны, замурованы в эти чистые формы и структуры, представленные разными институтами власти. Всякий раз, когда я вижу мавзолее-подобный “Палац Рэспублики” или отлитые из бетона вазы, с воткнутыми в них еловыми лапками, думаю о том, что именно так выглядят “формы смерти”. С другой стороны, человеческое сознание и социальное устройство тяготеет к структурности, без которой мы замкнуты в вечной неопределенности, лиминальном аду и фрустрации. Это очень хорошо видно на примере институциональных структур внутри беларусского поля. Пока в западно-европейском дискурсе вызревала институциональная критика и современное искусство стремилось выйти за пределы музейных стен, наше искусство туда даже не вошло, потому что стен как таковых не было. Проект музея современного искусства в Минске, который планировался несколько лет, насколько мне известно, так и остался нереализованным. По понятным причинам.

Другой, обозначенный тобой вектор экспозиции – линия Дроздовича – особенно выделяется. Почему в выставке так много отсылок к язычеству, природному и космическому? И почему, на твой взгляд обращение к этим сюжетам в контексте происходящего в нашем регионе так важно и для выставки и для самих художниц и художников?

Мне сложно говорить, почему это может быть важно для художниц и художников: я, хочется верить, не навязывала какие-то жесткие нарративные линии в выставке, позволяя каждому остаться внутри своей индивидуальной художественной истории. Для меня обращение к сакральному связано с вопросом, как внутри репрессивной системы может сохраняться идея свободы и из могильного мрамора пробиваться жизнь. И в этом смысле я бы не противопоставляла линии Стржеминского и Дроздовича друг другу, потому что в них гораздо больше общего, чем отличного. Авангард в своей финальной точке связан с поиском Абсолюта. Там есть место почти религиозной обсессивности идеей, которая внутри зарождающейся, но уже набравшей репрессивную мощь советской системы (20–30х годов), позволяла художни:цам сохранять определенный уровень внутренней свободы. Так же, как у Дроздовича и, скажем, линии беларусского "нацыянальнага адраджэння", для представител:ьниц которых не случайно особое значение имели этнография, этнология, археологические исследования. Это почти сакральное обращение к земле, ритуалам и архаическим практикам, которые помогают удерживают идентичность субъекта внутри крайне репрессивной империалистической системы, частью которой беларусские земли являлись в начале XX века, и которыми, к сожалению, де-факто, продолжают быть и сегодня. 

_{© Фрагмент инсталляции (2022) / Выставка "Когда солнце низко – тени длинные", галерея Арсенал в Белостоке, 2022 / © фото: Ян Шевчик}

Дроздович в рамках этой выставки был для меня метафорическим воплощением "лiючай формы" ("разливочной формы") Абдзираловича, связанной с радикальной идеей творчества как источника жизни. Чему свою жизнь Дроздович и посвятил до конца.

В прошлом году вместе с Софией Садовской ты также являлась редакторкой и со-органинзаторкой беларусского архивного блока в рамках впечатляющего проекта-портала Secondary Archive, благодаря чему появились тексты и информация о деятельности 23 беларусских художниц на этом портале, а также были презентованы на Manifesta 14 в Приштине. Расскажи об этом опыте и проекте.

К участию в этом проекте нас с пригласили и , которые после закрытия в Минске галереи "" и эмиграции удачно сохранили свои "институциональные структуры" и продолжили быть "самой известной в Европе беларусской галерей современного искусства". был инициирован фондом Катажины Козыры и ею лично, чтобы сделать видимыми художниц из Восточной Европы. Тема восточно-европейской visability and underrepresantation в так называемом западном контексте вызывает уже идиосинкразию, но нужно понимать, что нас, действительно, если не вообще нет, то представленность художниц из стран Восточной Европы на так называемых large scale exhibitons позорно минимальная. Я уже молчу про знаменитую публикацию от МоМA про искусство Центральной и Восточной Европы, где Беларуси нет вообще, зато традиционно есть и Борис Гройс, и Илья Будрайтис, и Виктор Мизиано. Так что появление подобного "вторичного", как назвали его автор_ки проекта, архива имеет большое значение, хотя бы с точки зрения фактического присутствия в художественном поле за пределами Беларуси.

У меня до сих пор остались вопросы относительно выбора участниц, но мы были поставлены в определенные рамки со стороны фонда. Например, одним из довольно спорных для меня критериев включения тех или иных кандидатурок в список был показатель степени влияния, которое художница оказала на локальную художественную среду. Возникает вопрос, как это оценить? В особенности в отношении тех художниц, кто давно не живет в Беларуси.

К участию проекта в я не имела отношения. Узнала об этом из анонса. Наших имен как кураторок беларусской части Secondary Archive там не значилось.

Тема осмысления процессов включения/исключения просматривается и в других твоих кураторских проектах – например, выставки "" и "" посвящены инклюзивности и буквально делают видимыми исключенные группы людей и их проблемы. Ты также во все свои кураторские проекты стараешься включать имена тех, кто еще не известен. Расскажи об этих проектах и твоих стратегиях включения других. 

Оба проекта для меня очень важны, но в каком-то смысле остались в прошлом. Тема исключенности была для меня персональным триггером. Всегда ощущала собственное аутсайдерство. И я не очень хорошо умею делать коллективные проекты и развивать темы про комьюнити и горизонтальное взаимодействие.

_{Выставка "Безграничные. Другие истории беларусского искусства", галерея "Ў", Минск, 2019}

Архив психиатра , который он собирал в “Новинках” с 1961 года до самой смерти, и в котором представлены работы , , , и других художни:ц, верифицировать имена которых невозможно, сейчас хранится у моей мамы. А тираж книги, которую мы сделали с Софией Садовской и Игорем Юхневичем, видимо, покрывается плесенью в каком-то из минских подвалов, с надписью "опечатано". Иронично, что сам архив Круглянского, который 25 лет пролежал в гараже его сына, мы с Соней тоже спасали от плесени, чтобы представить работы на выставке, а затем оцифровать их для книги. 

Что касается "новых имен", мне кажется, это одна из профессиональных кураторских задач. Латинский глагол "curare", который переводится как забота / taking care, в Средние века отсылал не только к практике врачевания. Кураторами называли людей, зажигавших по вечерам факелы в городах. Так что "новизна" – это скорее не про хронологию, а про свет, которым мы подсвечиваем друг другу те части мира, которые нам приоткрылись в опыте индивидуальном. 

Сейчас ты работаешь над исследовательским изданием по результатам выставки "Когда солнце низко – тени длинные". Может быть ты уже можешь анонсировать задуманную тобой структуру каталога?

Давай мы лучше поговорим об этом, когда книга выйдет. Могу только сказать, что мне не хотелось делать “каталог выставочных иллюстраций”. В этом, как ты изящно сформулировал, “исследовательском издании” мне хотелось бы передать через текст то, что я чувствую, когда оказываюсь в беларусском Лесу. Дома. Дарэшты.

ДАРЭШТЫ

У левую руку мне даюць паразу, але ў правую я пасьпяваю ўзяць перамогу.

Тады ў правую руку мне даюць радасьць, але я працягваю левую руку і бяру скруху…

У мяне пытаюцца: хто ты? — і хочуць спыніць.

Я не адказваю і не спыняюся.

Засяроджанаю душою я намацваю дрогкую лінію сэнсу, па якой мушу ісьці дарэшты.

Алесь Разанаў